Неточные совпадения
Возвратившись домой, Грустилов целую ночь плакал. Воображение его
рисовало греховную бездну, на дне которой метались черти. Были тут и кокотки, и кокодессы, и даже тетерева — и всё огненные. Один из чертей вылез из бездны и поднес ему любимое его кушанье, но едва он прикоснулся к нему устами, как по комнате распространился смрад. Но что всего более ужасало его — так это горькая уверенность, что не один он погряз, но в
лице его погряз и весь Глупов.
Обернулись, ан бригадир, весь пьяный, смотрит на них из окна и лыка не вяжет, а Домашка Стрельчиха угольком фигуры у него на
лице рисует.
Он
рисовал эту новую позу, и вдруг ему вспомнилось с выдающимся подбородком энергическое
лицо купца, у которого он брал сигары, и он это самое
лицо, этот подбородок
нарисовал человеку.
Прошу посмотреть на него, когда он сидит среди своих подчиненных, — да просто от страха и слова не выговоришь! гордость и благородство, и уж чего не выражает
лицо его? просто бери кисть, да и
рисуй...
Странно то, что я как теперь вижу все
лица дворовых и мог бы
нарисовать их со всеми мельчайшими подробностями; но
лицо и положение maman решительно ускользают из моего воображения: может быть, оттого, что во все это время я ни разу не мог собраться с духом взглянуть на нее. Мне казалось, что, если бы я это сделал, ее и моя горесть должны бы были дойти до невозможных пределов.
Марк погрузился в себя и не занимался больше Райским, а Райский, напротив, вглядывался в него, изучал выражение
лица, следил за движениями, стараясь помочь фантазии, которая, по обыкновению,
рисовала портрет за портретом с этой новой личности.
Райскому хотелось
нарисовать эту группу усталых, серьезных, буро-желтых, как у отаитян,
лиц, эти черствые, загорелые руки, с негнущимися пальцами, крепко вросшими, будто железными, ногтями, эти широко и мерно растворяющиеся рты и медленно жующие уста, и этот — поглощающий хлеб и кашу — голод.
— Вижу, вижу: и
лицо у вас пылает, и глаза горят — и всего от одной рюмки: то ли будет, как выпьете еще! Тогда тут же что-нибудь сочините или
нарисуете. Выпейте, не хотите ли?
Он
рисует эти загорелые
лица, их избы, утварь, ловит воздух, то есть набросает слегка эскиз и спрячет в портфель, опять «до времени».
Вот что-то похожее: бродит, не примиряется с судьбой, ничего не делает (я хоть
рисую и хочу писать роман), по
лицу видно, что ничем и никем не доволен…
Полоумную Феклушку
нарисовал в пещере, очень удачно осветив одно
лицо и разбросанные волосы, корпус же скрывался во мраке: ни терпенья, ни уменья не хватило у него доделывать руки, ноги и корпус. И как целое утро высидеть, когда солнце так весело и щедро льет лучи на луг и реку…
Три полотна переменил он и на четвертом
нарисовал ту голову, которая снилась ему, голову Гектора и
лицо Андромахи и ребенка. Но рук не доделал: «Это последнее дело, руки!» — думал он. Костюмы набросал наобум, кое-как, что наскоро прочел у Гомера: других источников под рукой не было, а где их искать и скоро ли найдешь?
Нужно ли вам поэзии, ярких особенностей природы — не ходите за ними под тропики:
рисуйте небо везде, где его увидите,
рисуйте с торцовой мостовой Невского проспекта, когда солнце, излив огонь и блеск на крыши домов, протечет чрез Аничков и Полицейский мосты, медленно опустится за Чекуши; когда небо как будто задумается ночью, побледнеет на минуту и вдруг вспыхнет опять, как задумывается и человек, ища мысли: по
лицу на мгновенье разольется туман, и потом внезапно озарится оно отысканной мыслью.
Бе же слушал Вольфа с грустным
лицом,
рисуя гирлянды на лежавшей перед ним бумаге.
И если эти
лица и этот быт верны действительности, то думают ли читатели, что те стороны русского быта, которые
рисует нам Островский, не стоят внимания художника?
Крест и голова, вот картина,
лицо священника, палача, его двух служителей и несколько голов и глаз снизу, — все это можно
нарисовать как бы на третьем плане, в тумане, для аксессуара…
— О базельской картине вы непременно расскажете после, — сказала Аделаида, — а теперь растолкуйте мне картину из этой казни. Можете передать так, как вы это себе представляете? Как же это
лицо нарисовать? Так, одно
лицо? Какое же это
лицо?
Какое же тут
лицо могло выйти? Что
нарисовать: решетку? Аноним?
Нарисуйте эшафот так, чтобы видна была ясно и близко одна только последняя ступень; преступник ступил на нее: голова,
лицо бледное как бумага, священник протягивает крест, тот с жадностию протягивает свои синие губы и глядит, и — всё знает.
Чиновник в нем взял решительный перевес над художником; его все еще моложавое
лицо пожелтело, волосы поредели, и он уже не поет, не
рисует, но втайне занимается литературой: написал комедийку, вроде «пословиц», и так как теперь все пишущие непременно «выводят» кого-нибудь или что-нибудь, то и он вывел в ней кокетку и читает ее исподтишка двум-трем благоволящим к нему дамам.
— Какой чудесный человек, не правда ли? — воскликнула Саша. — Я не видала его без улыбки на
лице, без шутки. И как он работал! Это был художник революции, он владел революционной мыслью, как великий мастер. С какой простотой и силой он
рисовал всегда картины лжи, насилий, неправды.
Он размахивал перед
лицом матери руками,
рисуя свой план, все у него выходило просто, ясно, ловко. Она знала его тяжелым, неуклюжим. Глаза Николая прежде смотрели на все с угрюмой злобой и недоверием, а теперь точно прорезались заново, светились ровным, теплым светом, убеждая и волнуя мать…
Этот офицер, похожий своей затянутой фигурой и типом своего поношенного и самоуверенного
лица на прусских офицеров, как их
рисуют в немецких карикатурах, был переведен в пехотный полк из гвардии за какую-то темную скандальную историю.
Оказалось, что портреты снимает удивительно: рисунок правильный, освещение эффектное, характерные черты
лица схвачены с неподражаемой меткостью, но ни конца, ни отделки, особенно в аксессуарах, никакой; и это бы еще ничего, но хуже всего, что,
рисуя с вас портрет, он делался каким-то тираном вашим: сеансы продолжал часов по семи, и — горе вам, если вы вздумаете встать и выйти: бросит кисть, убежит и ни за какие деньги не станет продолжать работы.
— Она совершенно ни к чему не служит. Эта кружка полезна, потому что в нее можно влить воды; этот карандаш полезен, потому что им можно всё записать, а тут женское
лицо хуже всех других
лиц в натуре. Попробуйте
нарисовать яблоко и положите тут же рядом настоящее яблоко — которое вы возьмете? Небось не ошибетесь. Вот к чему сводятся теперь все ваши теории, только что озарил их первый луч свободного исследования.
А чтобы видеть перед собою эти
лица в той поре, в которой читателю приходится представлять их своему воображению, он должен
рисовать себе главу старогородского духовенства, протоиерея Савелия Туберозова, мужем уже пережившим за шестой десяток жизни.
Он трудился усердно, но урывками; скитался по окрестностям Москвы, лепил и
рисовал портреты крестьянских девок, сходился с разными
лицами, молодыми и старыми, высокого и низкого полета, италиянскими формовщиками и русскими художниками, слышать не хотел об академии и не признавал ни одного профессора.
Вся высохшая, с побелевшим восковым
лицом и страшно горевшими глазами, Татьяна Власьевна походила на одну из тех подвижниц, каких
рисуют на старинных образах. Прежней мягкости и податливости в ней не было больше и следа; она смотрела гордой и неприступной. И раньше редко улыбавшиеся губы теперь сложились сурово, как у схимницы; это высохшее и изможденное
лицо потеряло способность улыбаться. Даже Нюша и та боялась грозной старухи.
С нашей точки зрения, эти
лица столько же необходимы для пьесы, как и главные: они показывают нам ту обстановку, в которой совершается действие,
рисуют положение, которым определяется смысл деятельности главных персонажей пьесы.
Её слова точно улыбались. Не решаясь посмотреть в
лицо Ольги, Климков следил за её тенью на стене и
рисовал на тени голубые глаза, небольшой рот с бледными губами,
лицо, немного усталое, мягкое и доброе.
Сидя на низкой скамеечке, она рассказывала нам про свою жизнь в Петербурге и изображала в
лицах известных певцов, передразнивая их голоса и манеру петь;
рисовала в альбоме доктора, потом меня,
рисовала плохо, но оба мы вышли похожи.
Вскоре затем прибыла m-me Петицкая с г. Архангеловым, который оказался очень еще молодым человеком и странно! — своим цветущим
лицом и завитыми длинными русыми волосами напоминал собой несколько тех архангелов, которых обыкновенно плохие живописцы
рисуют на боковых иконостасных дверях.
Прежде всего он надел на голову парик с пробором и с двумя вихрами, похожими на рога, потом густо намазал
лицо чем-то белым и сверх белой краски
нарисовал еще брови, усы и румяны.
Николай Матвеич необыкновенно хорошо улыбался, причем его
лицо делалось совершенно другим. При колеблющемся неверном освещении то потухавшей, то ярко вспыхивавшей лучины он казался мне каким-то сказочным человеком, каких художники
рисуют в детских книжках. Жаль, что «матерешка» не подходила к роли жены старого волшебника, а то выходило бы совсем как в сказке.
Краски ее в сравнении с цветом тела и
лица — грубое, жалкое подражание; вместо нежного тела она
рисует что-то зеленоватое или красноватое; и, говоря безотносительно, не принимая в соображение, что и для этого зеленоватого или красноватого изображения нужно иметь необыкновенное «уменье», мы должны будем признаться, что живое тело не может быть удовлетворительно передано мертвыми красками.
Первым делом ты пойдешь к попу, так и так, позвольте метрики, а поп призовет дьячка Асклипиодота и предварительно настегает его, дескать, не ударь в грязь
лицом, а Асклипиодот свое дело тонко знает: у него в метрике такая графа есть, где записываются причины смерти; конечно, эта графа всегда остается белой, а как ты потребуешь метрику, поп подмигнет, Асклипиодот в одну ночь и
нарисует в метрике такую картину, что только руками разведешь.
— Что ни говори, а кровь много значит. Его мать была удивительная, благороднейшая, умнейшая женщина. Было наслаждением смотреть на ее доброе, ясное, чистое
лицо, как у ангела. Она прекрасно
рисовала, писала стихи, говорила на пяти иностранных языках, пела… Бедняжка, царство ей небесное, скончалась от чахотки.
Едва он вспомнил легенду и
нарисовал в своем воображении то темное привидение, которое видел на ржаном поле, как из-за сосны, как раз напротив, вышел неслышно, без малейшего шороха, человек среднего роста с непокрытою седою головой, весь в темном и босой, похожий на нищего, и на его бледном, точно мертвом
лице резко выделялись черные брови.
Была она очень скромная, тихая, с бескровным красивым
лицом, какое
рисуют у монахинь или святых, и когда говорила, то всегда поправляла длинными белыми пальцами разорванные кружева на груди.
Если мы исказили ее смысл или наговорили небывальщины о народной жизни, то есть если явления и
лица, изображенные Вовчком, вовсе не
рисуют нам нашего народа, как мы старались доказать, — а просто рассказывают исключительные, курьезные случаи, не имеющие никакого значения, то очевидно, что и литературное достоинство «Народных рассказов» совершенно ничтожно.
Аркадий «причесывал и
рисовал» одних актрис. Для мужчин был другой парикмахер, а Аркадий если и ходил иногда на «мужскую половину», то только в таком случае, если сам граф приказывал «отрисовать кого-нибудь в очень благородном виде». Главная особенность гримировального туше этого художника состояла в идейности, благодаря которой он мог придавать
лицам самые тонкие и разнообразные выражения.
Неверная! Где ты? Сквозь улицы сонные
Протянулась длинная цепь фонарей,
И, пара за парой, идут влюбленные,
Согретые светом любви своей.
Где же ты? Отчего за последней парою
Не вступить и нам в назначенный круг?
Я пойду бренчать печальной гитарою
Под окно, где ты пляшешь в хоре подруг!
Нарумяню
лицо мое, лунное, бледное,
Нарисую брови и усы приклею,
Слышишь ты, Коломбина, как сердце бедное
Тянет, тянет грустную песню свою?
— Я согласна! — шептала она, стараясь
нарисовать в своем воображении его
лицо, с золотыми очками, сквозь которые глядят разумные, солидные, утомленные глаза. — Пусть приходит! Я согласна.
Я видела как в тумане чужого учителя-географа старших классов, пришедшего к нам в качестве ассистента, видела, как он
рисовал карандашом карикатуру маленького человечка в громадной шляпе на положенном перед ним чистом листе с фамилиями воспитанниц, видела добродушно улыбнувшееся мне
лицо инспектора, с удовольствием приготовившегося слушать хороший ответ одной из лучших воспитанниц.
Он
рисовал в воображении своего Сережу почему-то с громадной, аршинной папироской, в облаках табачного дыма, и эта карикатура заставляла его улыбаться; в то же время серьезное, озабоченное
лицо гувернантки вызвало в нем воспоминания о давно прошедшем, наполовину забытом времени, когда курение в школе и в детской внушало педагогам и родителям странный, не совсем понятный ужас.
Губы его дергались, силясь выговорить слово, и в то же мгновение произошло что-то непонятное, чудовищное, сверхъестественное. В правую щеку мне дунуло теплым ветром, сильно качнуло меня — и только, а перед моими глазами на месте бледного
лица было что-то короткое, тупое, красное, и оттуда лила кровь, словно из откупоренной бутылки, как их
рисуют на плохих вывесках. И в этом коротком, красном, текущем продолжалась еще какая-то улыбка, беззубый смех — красный смех.
Воображение Васильева
рисовало, как минут через десять он и его приятели постучатся в дверь, как они по темным коридорчикам и по темным комнатам будут красться к женщинам, как он, воспользовавшись потемками, чиркнет спичкой и вдруг осветит и увидит страдальческое
лицо и виноватую улыбку.
Теперь он только воображал себе Петра,
рисовал его
лицо, вспоминал прошлые голы, когда сын приезжал гостить на праздники.
А потому мы хорошо его знали, ибо Магистриан, как друг мой, не делал от меня тайны, что он
рисовал другое
лицо на
лице Руфина, и мы не раз вместе смеялись над этим византийским двуличьем.
И в один миг ее воображение
нарисовало картину, которой так боятся дачницы: вор лезет в кухню, из кухни в столовую… серебро в шкапу… далее спальня… топор… разбойничье
лицо… золотые вещи… Колена ее подогнулись и по спине побежали мурашки.